Лидер кампании «Европейская Беларусь», кандидат в президенты Андрей Санников заявил в интервью Телеграфу, что накануне выборов против него и его жены развязали настоящий телефонный террор. В связи с этим Андрей Санников обратился в прокуратуру, однако правоохранители пока никак не отреагировали на заявление кандидата.
— Зачем лично Вы — Андрей Санников — решили баллотироваться в президенты? С какой целью?
— Для того, чтобы изменить нашу жизнь. Это не пафос. Это — реально. Я, наверное, могу предметно сравнивать, как мы начали развиваться в 1990-е годы (поскольку я как раз занимался вопросами, помогающими отстоять независимость, свободу, правильный путь развития), с тем, что произошло. Вот я хочу, чтобы Беларусь вернулась в свободу, вернулась в Европу, стала нормальной свободной страной.
Почему я пошел? Ну, наверное, не надо говорить, что я в оппозиции после отставки (в 1995-1996 годах Андрей Санников занимал должность заместителя министра иностранных дел Беларуси — Телеграф). Я участвую во всех общих политических кампаниях, но, к сожалению, они заканчивались с результатами, но не с теми, которых мы ожидали. Сейчас я считаю, что у нас есть уникальный шанс. За это время у меня сложилась очень сильная команда. Меня поддержали и повлияли на мое решение уважаемые и в стране, и в мире люди. Можно назвать Станислава Станиславовича Шушкевича и других.
— А как к Вашему решению отнеслась Ваша семья? Ваша жена — журналистка с активной гражданской позицией. Она хорошо понимает, какие последствия может повлечь за собой активное участие в оппозиционном движении.
— Она поддержала меня, именно потому что такова ее позиция, наша позиция, наши подходы к жизни, наши походы к жизни в стране. Хотя и у меня, и у нее, наверное, есть большие возможности устроить свою жизнь в другой стране. Она поддержала решительно, потому что она тоже хочет жить у себя дома, и в нормальной стране это все возможно. Безусловно, это решение, если бы не было поддержки всех родных и близких, не состоялось бы. А поскольку оно состоялось, значит поддержка есть.
— Вы ранее говорили о том, что в Ваш адрес и в адрес Ваших родных неоднократно поступали угрозы. Обращались ли Вы по этому поводу в правоохранительные органы и какова их реакция?
— Я обратился недавно в прокуратуру, потому что развязали настоящий телефонный террор против меня и моей жены. Пока ответа нет, хотя они должны достаточно быстро реагировать на такие заявления.
А о том, что есть угрозы — у нас жизнь такая. Если ты в оппозиции, если ты не согласен с диктатором, то понятно, что спокойной жизни тебе не дадут. Но это не главное, о чем стоит думать.
— Вы проводите очень активную агитационную программу, регулярно встречаетесь с избирателями, участвуете в различных акциях. А как проходит кампания в регионах? Как там встречают Вашу программу?
— Очень хорошо. Вот последняя встреча в регионах у меня была в Гомеле — просто великолепная встреча. Больше тысячи человек. И настроение зала показывает, что активность людей растет. Зал сам справляется с провокаторами, которых засылают на встречи.
Это все тоже показатели очень хорошие. Маленькие победы мы одерживаем уже на этих встречах. Провокаторы отрабатывают свое и уходят. Они даже не вступают в спор. Им надо что-то отработать, а зал действительно живо интересуется. Как можно победить — это первый вопрос. И второй уже вопрос — как мы будем жить в новой Беларуси.
— Вы говорили, что на некоторых встречах даже присутствуют представители КГБ, это правда?
— Да, это так. Особенно в небольших городках. Они же все там друг друга знают, поэтому мне после встречи говорят. Там, как правило, набор такой: КГБ, местная администрация, которая является и руководителями избирательных комиссий, БРСМ, пенсионеры. Вот такой набор. И они этим набором пытаются сорвать общий посыл — и мой, и зала. Но пока не получалось.
— То есть местные власти препятствуют проведению встреч, пикетов?
— Безусловно. Срывается информация, не размещается информация о встречах в государственной прессе, то есть пытаются препятствовать распространению информации.
— То же самое происходило, когда Вы проводили встречу в Вашей alma mater, Минском государственном лингвистическом университете?
— Да. Там тоже срывали объявления. И понятно, что там был запрет, потому что я знаю, кто там работает еще из моих преподавателей, и я их там не увидел. Зато с удовольствием увидел выпускников иняза, которые пришли.
— Вы считаете, что эти запреты, в том числе в МГЛУ, инициируются сверху или это инициатива на местах?
— Я думаю, это установка — препятствовать А местная администрация активно выполняет эти установки.
— Почему Вы решили не участвовать во встрече альтернативных кандидатов по вопросу выработки общей стратегии действий на выборах, которая проводилась 9 декабря?
— Я не вижу смысла участвовать в этой встрече. Во-первых, мне не нравится то, что она делается таким образом, когда через телеэфир заявляется об этой встрече, и кто-то выступает в роли объединителя. Не нравится. Если говорить о серьезных вещах, то можно разговаривать, но спокойно и пока без, скажем так, публичного пиара.
Мне нравится то, что сейчас происходит. Мне нравится то, что вышло несколько кандидатов с интересными предложениями в народ. И я не хочу, чтобы это сейчас сворачивалось, поэтому я не поддерживаю разговоры о едином. И мне понравилось то, что мы, не проводя встречи, единым фронтом выступили на теледебатах. Я увидел, что вот это и есть единение, и оно срабатывает. Поэтому искусственно обсуждать что-то не стоит. Давайте заниматься делом (чем я и занимаюсь). Пускай те, кто хочет быть теоретиком стратегии, проведут практические акции на улицах, в залах.
— А в принципе Вы поддерживаете идею бойкота выборов?
— Нет, это глупо. Ну, посмотрите: народ проснулся, а сейчас его что? «Ладно, ребята, спасибо, что проснулись немножко, идите спать»? Бойкот требует больше сил и средств, чем активная кампания.
Да, если бы это было, если бы те, кто с этой идеей выступает, действительно начали проводить серьезную кампанию, можно было бы об этом говорить. Потому что нужно объяснять людям, почему бойкот. Люди сейчас хотят идти и отстаивать свои голоса. Сейчас много людей поняли, что такое предварительное голосование, досрочное голосование. И я с удовольствием вижу, как люди говорят: «Я не пойду. На меня давят, но я не пойду». Мы этого уже достигли. Уже сложно будет написать 40% или 50% на досрочном голосовании. Потом — день голосования, потом — площадь. То есть предложена внятная стратегия поведения, а бойкот — как?
Во-первых, это имело бы смысл, если бы была договоренность о снятии всех кандидатов, но на раннем этапе. Поэтому я был одним из инициаторов бойкота в 2000 году, который сработал. Я говорю со всей определенностью, что он сработал, потому что Ермошина (председатель Центральной избирательной комиссии Беларуси Лидия Ермошина — Телеграф) сама, выйдя вечером в эфир, признала, что выборы не состоялись в Витебске, Могилеве. Потом наутро они открутили. Я знаю, чего это стоит. Это очень массированная кампания.
— То есть Вы считаете, что сейчас у кандидатов намного больше возможностей одержать победу, не снимаясь с выборов?
— Конечно. Я думаю, что все это видят. Произошло нечто качественное в жизни общества.
— Хотелось бы немного поговорить непосредственно о Вашей предвыборной программе, например, о вопросах внешней политики. Вы считаете возможным одинаково эффективно сотрудничать одновременно и с Россией, и с Европейским союзом, не отдавая при этом предпочтений ни одной, ни другой стороне. Означает ли это выход Беларуси из Союзного государства, Таможенного союза?
— Знаете, это означает серьезный разговор по всем этим вопросам. Больше, чем российские эксперты и аналитики, сегодня Союзное государство не критикуют даже в Беларуси.
Я считаю, что просто не сработало. Это было нужно для Бориса Николаевича Ельцина в свое время, Лукашенко (действующий президент Беларуси Александр Лукашенко — Телеграф) очень много получил от этих игр. Но просто-напросто это не тот механизм, который сегодня нужен.
Таможенный союз тоже — посмотрите, как он работает. Наверное, он нужен. Я говорю, что, возможно, он нужен для того, чтобы заставить Лукашенко хоть какие-то обязательства выполнять.
Сегодня опять прозвучало заявление о том, что Россия в ВТО (Всемирная торговая организация — Телеграф) вступает. Это опасная ситуация для нас, потому что это может затруднить вступление Беларуси в ВТО, если мы будем вступать после России. Вот это движение — ВТО, зона свободной торговли. Таможенный союз будет встраиваться в зону свободной торговли. Я в этом уверен, потому что Россия говорит о гармоничном сообществе экономик между Лиссабоном и Владивостоком. И нам нужно тоже в этом участвовать. Таможенный союз может создать барьеры для нас в торговле с Евросоюзом и Украиной, а для нас это значительно важнее, чем торгово-экономические отношения с Казахстаном.
Поэтому здесь сейчас, мне кажется, хорошее движение идет. Несмотря на то, что создаются какие-то временные организации, но движение идет все-таки в сторону сочетаемости России, Украины, Евросоюза. Вот нам надо быстрее к этим процессам присоединиться.
— Другой важный вопрос касается энергетической политики Беларуси. Считаете ли Вы необходимым реализовать начатый проект строительства белорусской АЭС или более активно использовать альтернативные источники энергии?
— Вот это правильно — упор должен быть на альтернативные источники энергии. Я не могу сейчас сказать, нужна нам АЭС или нет. Нужно просчитать, потому что я знаю примеры достаточно эффективно работающих АЭС и абсолютно безопасных в Западной Европе. И я знаю пример Австрии, которая сознательно отказалась от атомной энергетики. Они развивают очень интенсивно использование энергии ветра, других источников энергии.
Надо разобраться, я не хочу сейчас говорить определенно ни да, ни нет. Но я могу определенно сказать, что при Лукашенко развитие атомной энергетики грозит серьезными последствиями.
— Андрей Олегович, считаете ли Вы необходимым сразу после вступления в должность президента отменять ныне действующую национальную символику?
— Я считаю, что нам надо вернуть свою национальную символику. Все вокруг нас это сделали. Это будет показателем нового государства. Посмотрите, Россия вернулась к своим историческим символам, Украина вернулась, не говоря уже о Польше, странах Балтии.
Но абсолютно недопустимо будет хамское отношение к нынешней символике. Надо будет предусмотреть какие-то положения в законах. Парламент должен предусмотреть, чтобы это было по крайней мере административно наказуемо. Нельзя относиться хамски к тому, что на какой-то период являлось символами государства. Ну, за исключением международно признанных преступных символов.
— Что касается белорусского языка, нужно ли вернуть ему статус единственного государственного?
— Я за это, потому что нужна поддержка белорусскому языку. Но надо провести общественную дискуссию по этому вопросу. Потому что люди пугаются иногда, не понимая, что это будет не в ущерб русскому языку, а это будет возрождение белорусского языка.
У нас были примеры хорошие, когда, действительно, язык возрождался не искусственно, а естественно, натурально. Я опять же могу сослаться на то, с каким удовольствием я жил в окружении белорусского телевидения, новых книг, которые я читал на белорусском языке, то есть старые книги, которые были забыты или запрещены. То есть здесь должно быть осторожное отношение, но я за то, чтобы белорусский язык был государственным.
— Спасибо за интервью, Андрей Олегович. Удачи Вам в кампании.
— Спасибо Вам. Всего хорошего.
