Проект P-tsts-P представляет на Ultra-Music дебютный альбом «Drugie vibracii». Накануне презентации единственный участник проекта Тимур Рейзис рассказал о связи альбома с джазом 50-х, неспособности воспринимать электронную музыку, кризисе белорусской сцены и борьбе с «чёрными списками».
Проект P-tsts-P представляет на Ultra-Music дебютный альбом «Drugie vibracii». Накануне презентации единственный участник проекта Тимур Рейзис рассказал о связи альбома с джазом 50-х, неспособности воспринимать электронную музыку, кризисе белорусской сцены и борьбе с «чёрными списками».
— Как долго «Drugie vibracii» ждали выхода в свет? Судя по концертным записям, многие песни для альбома были написаны уже давно.
— Да, есть такой момент. Этот альбом — подведение итогов целого периода, там есть композиции, которые написаны в 2006–2007 году. Накопилось много разного материала, и сейчас он для меня уже немножко неактуален, уже хочется двигаться дальше, но надо зафиксировать определённые моменты и достижения. Чтобы следующий альбом был не просто точкой на поверхности, а пунктом, через который уже можно прорисовать прямую, чтобы было видно развитие. Мне даже и не очень хотелось выпускать этот материал как альбом. Изначально P-tsts-P ориентируется как сугубо живой проект, фишка именно в том, чтобы музыка была очень гибкой, чтобы живое исполнение происходило без помощи секвенсоров, драм-машин и прочего. Но часто бывает, что в голове у музыкантов много интересных идей, целые симфонии, а в реальности записан только один демо-трек.
В своё время была группа «Хайле Туммс», я туда попал, и это очень сильно повлияло на меня как на музыканта. Вся моя сольная деятельность отталкивалась от этой группы. С одной стороны, я делаю музыку с танцевальным грувом, а с другой — мелодичную, развёрнутую в пространстве и во времени. Вообще, у меня было много разных проектов и коллабораций, последнее из того, что развалилось — проект MetaDub с довольно серьёзным составом: два барабанщика, гитара, клавиши, ситар, даже бразильская перкуссия. Но потом всё это скукоживалось-скукоживалось и растаяло, и сейчас я один продолжаю эту линию. Мне интересно коллективное творчество, но пока самым живучим оказался сольный проект.
— Песни записывались в том же виде, как играется вживую?
— Только не песни, а композиции! 🙂 Был период, когда я писал песни, но я понял, что мне, наверное, не стоит лезть в написание текстов. Что-то было и удачно, но я не был удовлетворён результатом. Вот сочинение музыки — это моё. На альбоме только одна песня, она идёт бонусом, то есть это необязательный материал, но она мне очень нравится, поэтому я оставил её.
А записывалось — да, именно так, чтобы максимально сохранить ощущение живого исполнения. Партии битбокса писались целиком, и даже если возникали какие-то некритичные косяки и нюансы, то они так и оставлялись. Мне тяжело слушать современно записанные альбомы: они, на мой вкус, очень вычищенные. В лайвовых записях или альбомах, записанных старыми технологиями, есть вот эти мелкие нюансы и косяки, которые музыку оживляют. Современная студийная музыка, особенно диджейская, выверена, правильно построена, но в ней нет неожиданности, дыхания. Мне хотелось пойти вразрез с этим. Да, у меня бывают коллаборации с электронными музыкантами, но P-tsts-P — это немножко о другом, этот проект ближе к живой музыке, к инструментальному джазу, раннему року. Все отсылки скорее туда.
— Как записывался альбом? Что использовалось в записи?
— Работал дома. Не отрицаю, что студийные условия более приспособлены для записи — может быть, в будущем всё будет делаться на хорошем оборудовании, с хорошим аппаратом. Пока — дома, причём и сводить мне неожиданно пришлось самому. Должен был сводить человек, но у него не получилось: работа, дела. Поэтому сведением занимался я сам. Много всего интересного узнал за это время 🙂 Пришлось попотеть. Хочется поблагодарить Ивана Ефимова, Сергея Чайку, Григория Гольдберга за ценные советы, которые помогли мне сделать сведение материала.
Основной аппарат, который использовался на записи, — Kurzweil PC3. Появился он у меня недавно, и это синтезатор для наших широт довольно редкий. Kurzweil — американская фирма, и она, во-первых, сюда не особо возит синтезаторы, а во-вторых, в отличие от «японцев», которые у нас здесь обычно бывают, это довольно сложный в освоении аппарат. Из того, что через меня прошло, я пока лучше ничего не нашёл. Он очень гибкий, но из-за этого очень сложный. Ну, а кроме него — микрофон, процессор эффектов, всё, что собралось дома за долгое время.
— Почему у диска такое название? Мне сразу приходит в голову альбом Beach Boys «Good Vibrations».
— В каком-то смысле это неплохая параллель, но вообще название взялось от композиции «Drugie vibracii». В первом варианте там был довольно пафосный монолог, в котором отмечалось, что это не те реггийные, сугубо позитивные, а иногда где-то даже наивные вибрации. Эти вибрации более глубокие, где-то более самоироничные, где-то философские. В процессе у альбома было много названий, но это подошло больше всего, оно как-то всё объединяет.
— В каких-то моментах — например, на треке «Lunnaja sobaka» — альбом кажется саундтреком к фантастическому фильму.
— Может быть! Я не вкладываю в музыку конкретных идей, мне важно сохранить настроение. Каких-то конкретных философских или социальных идей здесь нет. Ну, может, местами они и есть, но это опять же ирония и самоирония. Да, эта музыка может быть саундтреком к фильму. А может быть саундтреком к тому, как человек лежит в комнате и смотрит в окно. Первое название, которое у меня было, — «Саундтрек к чему угодно». Потом решил, что это слишком пафосно звучит.
— Названия треков — это тоже попытка зафиксировать настроение, которое возникало при их создании?
— В общем, да, это какие-то словесные образы. Есть настроение, и, отталкиваясь от этого настроения, я придумываю название. Всё взаимосвязано, даже если сразу эта взаимосвязь не раскрывается. На самом деле, придумать название — это проблема для инструментальной музыки. У меня была идея назвать композиции так, как это делали раньше: «Соната № 3», «Трек № 5», «Опус № 7».
— А «Mingus-hop» — это посвящение Чарльзу Мингусу?
— Так и есть. В первом варианте композиции использовался сэмпл из Мингуса. Мне нравится хард-боп, джаз 50-х годов. Я к нему пришёл относительно недавно, но его густая, местами даже гнетущая, отстранённая атмосфера мне нравится. Средства у меня были другие, но настроение, по-моему, такое же.
— Много вообще от того пятидесятнического настроения осталось в современной музыке?
— Другое время — другие дела, и атмосфера уже другая. Я много об этом размышлял. В 50-х, 60-х, 70-х музыка занимала другое место в жизни общества, сейчас она уже не настолько на гребне волны. Даже когда современники пытаются имитировать рок и джаз того времени, у них получается скорее лубок. Я тоже понимаю, что если сильно следовать каким-то музыкальным канонам, то всё может превратиться в лубок, а этого хотелось бы избежать. Я не могу сказать, что до конца удовлетворён результатом работы в эмоциональном плане, но это стимул к дальнейшему росту.
— «Drugie vibracii» — это скорее современная музыка или трибьют тем временам?
— Мне кажется, всё-таки современная. Чтобы писать, как хиппи из 60-х, надо и жить так, как хиппи из 60-х. У меня другой стиль жизни, и музыка автоматом получается другой. Для меня самое ценное в тех временах — свобода творчества, свобода самовыражения, когда в хит-парадах запросто могли появляться получасовые композиции. Когда хит не обязательно был точно скроенным, «медленный куплет — быстрый припев», диско, танцы, и всё рассчитано, когда в построении музыкальных произведений подразумевалась неожиданность. Больше всего меня волнует именно этот момент, а не копирование конкретных гармонических и музыкальных ходов. Вообще, мне тяжело оценивать свою музыку. У меня проблемы были даже с написанием релиза 🙂 Мне трудно: я смотрю изнутри, а надо смотреть снаружи. Так что слушателям проще сказать, современная она или нет.
— Раз уж мы заговорили о слушателе — думаю, большинство людей знает проект P-tsts-P как саундтрек для «Растаманских сказок» Дмитрия Гайдука.
— Возможно. Это было очень интересное сотрудничество, но это несколько побочная ветвь проекта, для меня даже неожиданная. Тимофей Бесман, человек, который привозит «Сказки» в Минск, послушал мой концерт и предложил такое сотрудничество. «Растаманские сказки» и P-tsts-P — это чистая, свободная импровизация. В своё время я прошёл импровизационную школу: и в «ВОМе» Кривули участвовал, и с «Князем Мышкиным» немного поиграл. Но чисто импровизационная музыка мне не очень интересна, потому что она может довольно быстро забалтываться в каких-то стандартах, канонах. Если импровизирует коллектив, музыканты должны выработать какие-то правила взаимодействия, и сломать эти правила по ходу выступления очень трудно. А когда ты сочиняешь заранее, ты можешь надлом этих правил запрограммировать заранее. Музыка, как ни странно, получается более гибкой. Сам по себе P-tsts-P не настраивается на чистую импровизацию, есть структурированные композиции.
— А для какого слушателя этот альбом? Это музыка ленивых ночных афтепати или всё-таки музыка танцевальных вечеринок?
— Я, собственно, и выпускаю альбом, чтобы это узнать 🙂 Изначально музыка P-tsts-P определялась как чиллаутовая, но теперь мне хочется немного уйти от чиллаута. Хочется делать высокоэнергетичную инструментальную музыку, и новые композиции именно такие. Но люди по-разному реагируют. Кто-то под мою музыку и танцует. Для меня хорош результат, когда музыка может быть одновременно и чиллаутовой, и танцевальной.
— Желание делать более насыщенную музыку — это и есть направление, которое хочется развивать после выхода альбома?
— Да, верно. Сейчас появились довольно неожиданные влияния — и академическая музыка начала ХХ века, довольно энергетичная, и тот же джаз. Мне очень нравится российская группа Usssy — тяжёлый рок и иранская традиция. Это из того немногого, что в последнее время у меня действительно застряло в плеере. Мой общий настрой становится другим — не то чтобы боевым, но более целеустремлённым. Хочется меньше растекаться мыслью по древу, не хочется создавать звуковые текстуры. В основном инструментальная музыка в Беларуси — это эмбиент и минимализм, и не скажу, что мне нравится эта тенденция. Вот в середине 2000-х годов появились первые альбомы Earworm, Port Mone с довольно бодрым репертуаром начинали, Gurzuf. Ориентиры среди нашей музыки для меня — это коллективы именно того времени. Сейчас всё это как-то подрасплылось, подраспало — может, это просто затишье перед бурей.
— А может, дело в том, что движение пошло в сторону более электронного звучания?
— Мне, если честно, тяжело воспринимать электронную музыку, это абсолютно не моё. Я могу её слушать, чтобы подсмотреть какие-то аранжировочные фишки, тембры. Но в принципе она мне абсолютно не близка. У меня недавно форматнулся диск, и я обнаружил, что все папочки с музыкой заново заполняются, а вот в папке «Электроника» один-два трека 🙂 Из электроники я могу слушать каких-нибудь Silver Apples — это дедушки техно, электронный проект, но звучит он абсолютно живо, не как музыка, сделанная на секвенсоре. Я в сторону электроники вряд ли буду двигаться, мне хочется идти в принципиально другом направлении. Собственно, поэтому я и не использую лупинг для битбокса. Да, это позволяет уплотнить пачку, сделать более плотный звук, но ограничивает гибкость музыки.
— Вы работали с невероятным количеством проектов…
— Есть такое. Хотя я знаю людей, у которых их было ещё больше 🙂
— Когда требования выше: когда работаешь с другими людьми или когда создаёшь всё самостоятельно?
— Да всегда одинаково надо работать! Проекты могут различаться по запросам, но требования к себе всегда велики. В работе, что над своей музыкой, что над чужой, всегда стараешься выкладываться полностью.
— А что проще?
— Трудно сказать. Когда ты работаешь один, ты должен сам имитировать коллектив, должен уметь посмотреть на свою работу со стороны. Когда ты на точке репетируешь с коллективом, тебе могут сказать: «Дружище, ты делаешь херню! Поменяй!» А тут ты должен сам себе это сказать. Везде одинаково сложно 🙂 Просто сложности разные.
— Вы уже сказали, что на альбоме нет социальных и политических идей. А откуда взялась строка «Позволь мне потрогать твой годовой шенген»?
— Это же для белорусов болевая точка! И у меня эта проблема периодически возникает. Совсем недалеко есть и музыкальный рынок, и возможность концертировать, но всё упирается в то, что мы до сих пор ездим в Европу через визы. Меня забавляет, что вопрос шенгена иногда приобретает чуть ли не сакральную роль, становится предметом вожделения чуть ли не эротического плана. Я люблю такие парадоксы, такие моменты. Изначально это была импровизация, а потом эти слова всплыли, и всё сразу склеилось.
— Пару лет назад, когда громко звучала тема «чёрных списков» белорусской музыки, вы были одним из тех людей, кто с этими списками активно боролся. Сейчас уже снова выступают и «Крама», и Войтюшкевич. Стало проще?
— Я, если честно, был разочарован результатом своих действий против «чёрных списков». Для меня это был немного грустный опыт. Конечно, в этом участвовал не только я. Я присоединился к протестам по принципу известного анекдота: «сначала пришли за коммунистами, потом — за фашистами». Потом пришли бы и за мной. Это была попытка поднять какую-то волну, но потом стало понятно, что никакой волны нет, люди просто сидят и комментируют, а реальных действий никто предпринимать не хочет. Сейчас «чёрные списки» вроде как сократились, и почему это произошло — это другой вопрос, тоже сложный и интересный. Но я держу в голове: чуть что случится — и всё может очень быстро вернуться. Мы как на вулкане живём.
— Тем не менее, у нас возникает много молодых групп. Можно ли это считать признаком роста творческой свободы?
— Мне очень понравилось, что после экспериментов с пешеходными улицами, после Карла Маркса, у нас реально увеличилось количество уличных музыкантов. Может, их стали меньше гонять, может, милиция стала лояльнее относиться. Вот возле Комаровки очень интересные ребята иногда попадаются. А среди коллективов «регулярных», которые отмечаются в интернете, очень мало таких, в которых реально ощущается творческая свобода. Из последнего мне очень понравился проект «.К». Не скажу, что он сильно меня поразил, но ощущается, что его альбом — это действительно осмысленное творческое высказывание. А так в основном какое-то конструирование. Я слушаю тех же электронщиков, все эти коллективы хипстерского плана — не цепляет. У коллективов творческая свобода пока почему-то не растёт. Это, скорее всего, связано с общей атмосферой в обществе, она довольно тягучая, и на людей это давит. Музыка — это ведь зеркало общества, зеркало атмосферы вокруг людей. Можно, конечно, и здесь сконструировать какую-нибудь весёлую бразильскую самбу, но и на ней наверняка будет тяжёлый отпечаток белорусских болот. Раскачать людей на что-то новое, неожиданное очень, очень сложно. Я думаю, это непросто во всём мире, везде есть похожие проблемы, но у нас с этим, по-моему, чуть-чуть сложнее. Вот с Сергеем Пукстом мы потому, наверное, и сошлись, что он этот флаг творческой свободы держит с начала 90-х и не сдаётся пока, слава богу. С ним действительно интересно.
— «Drugie vibracii» будут презентоваться живьём?
— Да, 4 декабря в клубе «ДК». Будут и композиции с альбома, и новые композиции. Планирую использовать видеоряд, чтобы была не только музыка, но и какое-то шоу. Буду стараться выходить на новый уровень.
— Значит, играть живьём — по-прежнему главная задача P-tsts-P?
— Да, я хочу делать именно живую, гибкую музыку. Запрограммированную только там, где надо, а где надо — свободную.
