Бессмысленно обвинять Литву или Россию в похищении «исторического бренда»
«Дорогие жители Литвы, в этом году, встречая Новый год, мы вместе с Литвой вступаем во второе тысячелетие своей истории. …Первое тысячелетие Литвы было тесно переплетено с историей Европы: мы создавали, защищали и берегли свое государство, неся утраты и вновь устремляясь к свободе. …Я поздравляю Литву, которая переступает исторический порог. Я поздравляю всех людей нашего второго тысячелетия и желаю, чтобы начинающийся год дал вам Счастье, Силу и Стойкость».
В частности, с такими словами обратился к соотечественникам в своем телевизионном предновогоднем поздравлении президент Литовской республики Валдас Адамкус. Нынешний 2009 год для Литвы действительно не совсем обычный. И тому есть причина — ровно тысячу лет тому назад в так называемых Кведлинбургских летописях (Anales Quedlinburgenses) было зафиксировано трагическое событие, которому сегодня придается такое большое значение. А говорилось в нем следующее: «Святой Брунон, называемый Бонифацием, архиепископ и монах, в одиннадцатый год своего обращения у границы «Rusciaе» и «Lituae», получив от язычников удар по голове, 9 марта (по новому стилю — 14 февраля) 1009 года отправился на небеса вместе с 18 своими спутниками…» Уникальность этой исторической записи состоит в том, что она является первым документальным употреблением географического понятия «Литва», ставшего впоследствии наименованием народа и государства. Впрочем, точное происхождение этнонима «Литва» до конца так и не разгадано, в разные времена его выводили от нескольких слов: «Litus» (латинское — «берег моря»); «Lietus» (жемойтское — «дождь»); «Lietava» (Летовка, приток реки Вилии), но, как следует практических из всех первоисточников, изначальное «Литва» скорее всего не было самоназванием какого-то племени. В немецких хрониках, например, слово «Lituae» предполагает название поселения, а в старорусских летописях этим термином обозначается некий смешанный социум, не связанный ни с определенным этносом, ни с какой-либо конкретной территорией. Но тем не менее Литва существует до сих пор, и в эти дни ее история перевалила уже на второе тысячелетие. Что, согласитесь, для любого народа на Земле совсем неплохо…
Не случайно литовцы так гордятся своим прошлым и тысячелетие собственной истории собираются отметить с большим размахом. В честь этой значительной даты на государственном уровне разработана специальная программа мероприятий под названием «Тысяча лет названию Литва», в соответствии с которой в течении года по всей стране должно произойти множество интересных патриотических событий. Среди них целый ряд национальных и международных художественных выставок, несколько музыкальных фестивалей, торжественная церемония официального открытия восстановленного Дворца правителей Великого Княжества Литовского в Вильнюсе, сооружение и установка новых памятников и скульптурных комплесов, регата больших парусных судов в Балтийском море и многое другое… Символом национального единства литовского народа станут VIII Всемирные игры литовцев по 23 видам спорта, намеченные на конец июня 2009 года. Не менее впечатляющим зрелищем будет и возвращение из кругосветного путешествия парусной яхты, которая стартовала в порту Клайпеды 5.10.08г., и вернется к родным берегам только 6.07.09г., преодолев за 200 суток 37000 км., посетив при этом 25 литовских обществ в 19 государствах на 5-ти континентах… Все это очень здорово, и литовцам остается лишь позавидовать. Немного огорчает только одно — в десятивековой литовской истории, к сожалению, не нашлось места ни белорусам, ни украинцам, ни даже полякам. Во всяком случае ни одного упоминания о белорусах в связи с празднованием тысячелетия Литвы ни в каком официальном источнике, доступном для просмотра в Интернете, мне найти так и не удалось. Что, согласитесь, совершенно удивительно.
А может вовсе и не удивительно. Вот как, например, выглядит белорусское участие в «литовской» истории с точки зрения историка-литовца. На одном из сайтов некто Томас Баранаускас пишет: «Наследие Великого Княжества Литовского сформировало белорусов, как отдельный народ, поэтому белорусы склонны Великое Княжество Литовское считать своим государством. Однако желание белорусов приукрасить историю своего народа часто превращается в попытки присвоить историю Средневековой Литвы, в созидание псевдонаучных теорий и мифов. Предпринимаются попытки доказать, что настоящие литовцы были белорусы, что современная Литва не имеет ничего общего с исторической Литвой, предъявляются территориальные претензии на «древнюю столицу Беларуси Вильнюс»…, и т.д. Ну, не знаю, не смею утверждать, чье наследие на самом деле сформировало белорусов (с таким же успехом можно заявить, что «творческое» наследие варягов Киевской Руси, германцев или скандинавских викингов в свое время сформировало нынешних литовцев из жмуди и прочих балтийских языческих племен), и уж тем более не буду «предъявлять территориальные претензии» на изначально белорусско-польский город Вильно, в 1944 году подаренный ЛитССР товарищем Сталиным в обмен на литовскую лояльность. Что же касается «приукрашивания» белорусской истории, не говоря уже о мифическом «присвоении» нами соседского Средневековья, то в этом, как мне кажется, нет ни малейшей необходимости, ибо наша история началась задолго до первого упоминания Литвы в Кведлинбургских летописях и закончится, я думаю, еще не скоро…
Но если говорить серьезно и уже непосредственно об истории возникновения литовской государственности, то в ней, надо заметить, до сих пор много неясного. Например, предания гласят о влиянии неких «пришельцах с моря», с VI века неоднократно вторгавшихся на балтийские земли, и этими пришельцами скорее всего были скандинавы. А первый из самых известных историков Германии Адам Бременский, умерший в 1076 году, повествует о норвежском короле Олафе, распространявшем христианство между Неманом и Даугавой еще около 1000 года. В исторических хрониках упоминается также некий славный воевода Кернис, сын Куна, ставший основателем древней столицы Литвы — Кернаве. Но первым литовским князем по праву считается Рингольд (или Renkold), упоминаемый в летописях с 1226 года. С него-то собственно и начинается загадочное происхождение литовских князей, до сих пор окутанное тайной. Наиболее романтические историки утверждают, что Рингольд происходил от самих древних римлян, другие, менее романтические — что из скандинавов, а самые рациональные приписывают ему происхождение из князей Полоцких, что наиболее вероятно. Иначе зачем ему в свое время так приспичило переносить свою столицу в Новогрудок, где, собственно, литовцев отродясь не было. Это уж потом он покорит всю Литву, Жмудь, куронов, ливов…, Полоцк, дойдет до Руссы, Новгорода, Пскова, и везде русские княжества безоговорочно признают его власть. Правда, через некоторое время, в 1284 году, собрав огромную рать, русские князья (прихватив с собой для надежности целую армию, как теперь принято выражаться, «крышевавших» их татаро-монголов), попытаются восстановить «status quo ante bellum»… Но только ничего из этого не выйдет — в отчаянной битве возле деревни Могильное над Неманом (ныне Узденский район, Минской области) победа окончательно достанется Рингольду и его наследникам. Собственно, с этого момента и можно вести отсчет нашей с литовцами совместной многовековой истории, наполненной множеством великих побед и самых драматических поражений…
Но прошли столетия и наша историческая родина — Великое Княжество Литовское, Русское, Жемойтское и иных — в конце XVIII века по целому ряду объективных и субъективных причин прекратила свое существование, на двести с лишним лет растворившись отдельными провинциями в бескрайней Российской империи. Однако уже в первой половине XIX века деятели литовского возрождения сумели «приватизировать» не только самое название исчезнувшей как Атлантида большой европейской полиэтнической страны и ее народа, но и все наше общее историческое, политическое и культурное наследие. То есть Литва фактически повторила прецедент Великого Княжества Московского, также «приватизировавшего» когда-то самоназвание, историю, религию и культуру Киевской Руси, к которой московские цари имели довольно косвенное отношение. При этом бессмысленно обвинять и тех и других в похищении «исторического бренда», в конце концов кто его первый «запатентовал», тот и владелец… Но в данном случае мне бы хотелось, воспользовавшись моментом, просто понять — как, когда, и, главное, почему так произошло, что у литовцев оказались десять веков истории, а у белорусов только памятник Ленину на площади Независимости в Минске, Бресткая крепость, Хатынь и Линия Сталина?… Много раз я задавал себе этот вопрос, но наиболее адекватный ответ на него мне удалось прочесть совсем недавно. Как-то перелистывая страницы ЖЖ я наткнулся на заметку «Дзікае паляваньне Ўладзімера Караткевіча», принадлежащую неизвестному мне автору под ником tulyaha. В ней он приводит отдельные фрагменты собственного предисловия к популярнейшей повести замечательного белорусского писателя В.Короткевича «Дикая охота короля Стаха», отрывки из которых в собственном переводе на русский язык мне бы и хотелось здесь процитировать.
Итак, вот что пишет tulyaha: «…В книге Короткевича вооруженный всадник — это зло. Бывший защитник превратился в фантомное чудовище, которое вместе с другими преследует и убивает людей. Какие тайные и необъяснимые мутации к этому привели? …Почему писатель так прославил шляхтича Загорского, который сражался за освобождение крестьян в «Колосьях под серпом твоим» и так жестоко обошелся с героями «Дикой охоты»? Разве Эдуард Войнилович, Магдалена Радзивилл, Роман Скирмунт, которые жили уже в ХХ столетии — не есть белорусская шляхта, достойная своих предков? Неужели Короткевич не знал этого? Знал. Но писатель был убежденным проповедников возрожденческой идеи, которая требовала совершенно другого ответа. События в повести не случайно происходят в период 80-х годов XIX века, именно в это время начался «разбор» духовного наследия Речи Посполитой. Украина стала присматриваться к казачеству, Литва потянулась к язычеству и королям, Польша всеми силами собирала шляхту, а Беларусь, как деревенская идиотка, набросилась на кафтан, лапти и гнилую хатку. Когда польская общественность во главе с Хенрыком Сенкевичем искала в прошлом высоты вдохновения и примеры для подражания, то белорусская шляхта, околдованная опасными утопиями…, рвалось в кружки народников и марксистов, …мечтая выпустить из собственных жил последние остатки шляхетской крови. Это был фатальный выбор — путь в никуда. Уже скоро шляхтич Богушевич прикинется Мацеем Бурачком, «дурным мужыком, як варона», а шляхцич Луцевич — Янка Купала — возвестит о себе как о «голодном» и «темном» «панам сахі і касы»… И даже у городского Максима Богдановича, который не имел устоявшейся привычки «паціраць цыбуляю вочы», чтобы выть над своей «батрацкой долей», звучат очень тревожные ноты. В его канонической «Пагоне» есть леденящая недоговоренность… «Бійце ў сэрца іх — бійце мячамі! Не давайце чужынцамі быць!», — призывает поэт…, и захлебываясь, обращается к Родине, — «Ты прабач. Ты прымі свайго сына…»»
Дальше tulyaha спрашивает: «Просить — за что? За предательство?…» И тут же он формулирует схему, на которой с тех пор держится все белорусское Возрождение, и в строгом сответствии с которой построено большинство национальных канонических литературных сюжетов, включая повесть В.Короткевича «Дикая охота короля Стаха». По мнению tulyaha, эта схема сводится примерно к следующему. Шляхта (имеется в виду историческая литовская аристократия) предала страну…, она не в состоянии вернуть «отобранный край» у чужой оккупационной власти… Но зато есть народ, единственный хранитель «правды», а также есть некая интеллигенция (как правило демонстративно «омужиченная»), которая, якобы, только и способна правильно прочитать древние легенды и мифы, интерпретировать их нужным образом и тем самым вдохновить «простых людей» на освобождение Отечества… К сожалению, как показала более чем столетняя практика, подобная схема Возрождения белорусской государственности совершенно не работает, и в самом деле представляет из себя «путь в никуда». Вот только ничего другого пока никто не придумал… Результат оказался соответствующим — в отличие от тех же литовцев (поляков, русских, украинцев), за последнюю сотню лет мы настолько преуспели по части «хождения в народ» и выдавливания из себя «последних остатков шляхетской крови», что довели нацию до полной интеллектуальной анемии, заодно утратив интерес ко всему, что выходит за рамки нашего бытового благополучия и проблем повседневного выживания. И в первую очередь это касается интереса к собственной истории, ничуть не менее продолжительной и героической, чем у всех наших соседей. Такое наше вольное или невольное игнорирование национальной истории очень печально, потому как без понимания и почитания прошлого настоящее будет всегда случайным, а будущее — весьма сомнительным…
В этом отношении нам есть чему поучиться у литовцев, даже если между нами и существуют какие-то исторические разногласия. Но я все же думаю, что они несущественны, пусть Литва остается Литвой, а Беларусь — Беларусью. Будем гордиться каждый своей историей по-отдельности. Жаль только, что белорусский парусник с бело-красно-белыми парусами, в отличие от литовского, еще не скоро возвратится домой из своего кругосветного плавания, да и о Всемирных спортивных играх белорусов пока нам приходится только мечтать. Но… Все же это не совсем справедливо, когда литовцы будут праздновать «Тысячелетие названия Литвы» в гордом одиночестве. В конце концов «святого Брунона, называемого Бонифацием» вместе с его 18 спутниками 14 февраля 1009 года «отправили на небеса» как раз на границе «Rusciaе» и «Lituae», и еще неизвестно кто осуществил это злодеяние, ставшее «юбилейным» — балты или славяне… У меня, например, есть серьезные подозрения, что без наших предков тогда явно не обошлось. Возможно, именно после этого трагического события в Беларуси и появилась впервые «Дикая охота», о которой спустя несколько веков рассказал мой любимый белорусский писатель Владимир Короткевич в своей невероятно увлекательной повести, состоящей, кстати, ровно из девятнадцати глав… И финал у этой повести для нас неутешилен:
«Але яшчэ i зараз я часам бачу ў сне сiвыя верасовыя пусткi, чэзлую траву на паверхнi прорваe i дзiкае паляванне караля Стаха, якое скача па дрыгве. Не бразгаюць цуглi, моўчкi сядзяць у седлах прамыя постацi коннiкаў. Вецер развейвае iх валасы, плашчы, грывы коней, i самотная гострая зорка гарыць над iхнiмi галовамi. У жахлiвым маўчаннi шалена скача над зямлею дзiкае паляванне караля Стаха. Я прачынаюся i думаю, што не прайшоў ягоны час, пакуль есць цемра, голад, нераўнапраўе i цемны жах на зямлi. Яно — сiмвал усяго гэтага. Хаваючыся напалову ў тумане, iмчыць над змрочнай зямлей дзiкае паляванне».
